ИСКУССТВО СЕГОДНЯ:
КАК МЕНЯЮТСЯ
КОДЫ, СМЫСЛЫ,
ФОРМЫ, ИНСТРУМЕНТЫ

Последние пять лет визуальный контекст в моде можно было охарактеризовать как избыточный, карнавальный, вдохновленный в первую очередь кэмп-эстетикой. И эта эпоха в моде, судя по всему, закончилась. Катализатором изменений послужила эпидемия, повлиявшая как на выбор выразительных средств (невозможность делать традиционные съемки с моделями заставляет бренды обращаться к предметным съемкам и к рисованному контенту), так и на смыслы (мотивы, связанные с весельем и вечеринкой, резко перестали быть актуальными). По логике вещей после этого обнуления должна прийти противоположная кэмповой насмешливой постмодернистской эстетике история – нечто искреннее, наивное, примитивистское. Instagram-аккаунты главных мировых модных брендов подтверждают это – Gucci, Chanel, Marni, Balenciaga параллельно выпускают контент, близкий эстетике наивного искусства и art brut. Туда же смотрят и мировые подразделения Vogue.

Фэшн-деятели в поисках референсов всегда смотрят в сторону арта. Мы хотели бы узнать, какие процессы происходят сейчас в искусстве, чувствуются ли там изменения смыслов. Можно ли провести параллели с тем, что происходит сейчас в модном визуале – переход от постмодерна к чему-то новому, цельному, этичному в первую очередь.

Выпускающий редактор Beinopen Максим Муратов и куратор фестиваля BIOF Карина Никифорова поговорили обо всем этом с куратором ярмарки современного искусства SAM FAIR и арт-критиком Лизаветой Матвеевой.

– Развивается digital-направление. Этими безграничными возможностями мало пользовались до недавнего времени. Это касается и художников, и организаций, которые занимаются искусством. Когда закрыли музеи и галереи, начался бесконечный поток онлайн-ивентов. Но только малая часть этого контента была интересной и классно поданной. Если говорить про Россию, то стало очевидно, что большие музеи довольно неповоротливы. Многие не занимались развитием своего онлайн-направления до этого момента как-то серьезно. Когда случился кризис, и нужно было оперативно что-то предпринимать, они не смогли ничего придумать, кроме экскурсий. В этом плане, конечно, онлайн-проекты, инициированные художниками, намного интереснее, чем то, что делают организации. В арт-среде сейчас в первую очередь размышляют не об эстетике, а о форме, инструментах, методах, выстраивании рабочих процессов, социальных аспектах.

– Сегодня сложно говорить, есть ли какие-то направления в искусстве. Эта среда напоминает лоскутное одеяло – очень много кусочков, кто-то на кого-то может быть похож, кто-то кем-то вдохновляется, но все занимаются довольно разными вещами. Объединить художников, кураторов, исследователей сегодня можно разве что по форме, с которой они работают, и по тематике-проблематике.

– В искусстве похожая ситуация. Пандемия оголила довольно большое количество социальных вопросов, которые были и до этого, но поднимались небольшим кругом людей. Сейчас они стали очевидны для более широкой аудитории. Например, тема экологии – совсем не новая для искусства, но сейчас художники реагируют на нее особенно остро. Стало очевидно, что есть ряд социальных групп, которые находятся в довольно уязвимом положении и что-то нужно с этим делать. Опять же, с этими группами и до этого работали многие художники, но сейчас это стало очевидно всем.

– На мой взгляд, художники чувствуют происходящие в обществе процессы намного раньше, чем это осознает общество. Есть шаблонные выражения «зеркало нашего общества» или «художник как пророк», но в какой-то степени они правдивы: часто художники поднимают вопросы, которые на тот момент не актуальны для широкой аудитории, и их могут проигнорировать. Но через какое-то время эти вопросы могут прозвучать уже на других уровнях. Искусство не дает ответов, но оно инициирует диалог, размышления. И это важно.

– В искусстве сегодня остро стоит вопрос о перенасыщении. Каждый год по всему миру выпускается очень много художников, кураторов, искусствоведов. И все они производят огромное количество контента. Есть такой термин FoMO – fear of missing out – страх что-то пропустить. До карантина мы постоянно нервничали, что не успели на это открытие, не успели на то, пропустили эту выставку, не съездили туда. А сейчас все еще больше задались вопросом: нужно ли ездить на каждую биеннале? И нужно ли вообще делать сотни биеннале каждый год?

Вообще, сегодняшние процессы, которые меняют арт-среду, связаны больше с устройством самих процессов. Сейчас в России появилось движение – инициатива ряда художников по созданию профсоюза творческих работников и по продвижению идеи базового дохода. Во время изоляции стало понятно, что креативные работники часто находятся в уязвимом положении, потому что они работают проектно. Сейчас очень многие проекты отменились или в лучшем случае перенеслись. Многие художники оказались без работы. И встал вопрос базового дохода.

В России ситуация, связанная с оплатой труда художников, в принципе очень печальная. До сих пор музеи и культурные организации считают, что художника можно бесплатно пригласить и он должен еще сказать за это спасибо. Несколько лет назад «Гараж» начал платить всем художникам, участвующим в их проектах и призвал другие московские музеи делать так же. Это хороший пример, когда институция показывает, что создание искусства – труд, его нужно оплачивать. И мне бы хотелось, чтобы сегодняшний кризис стал толчком для выстраивания более устойчивых и защищенных отношений между художником и институцией.

– Другие западные страны уже прошли эти стадии, у них выстроена система и много где есть профсоюзы. Но опять же в том же Нью-Йорке одна моя подруга вовлечена в создание профсоюза при Новом музее, и это очень тяжелый процесс. В США есть проблема низкооплачиваемого труда художников и других деятелей искусства. Так что это общие проблемы, все через них проходят. Просто мы идем немного с опозданием. Ну и вообще у нас общество пока не умеет делать пожертвования на искусство, мало кто коллекционирует, мало кто поддерживает какие-то организации.

– Пойдем от обратного. Наличие художественного образования сегодня уже не определяет художника. Пространство, в котором художник демонстрирует свои работы, тоже уже не определяет. Искусство сегодня может быть где угодно. Мне кажется, если человек идентифицирует себя как художника и говорит: то, что я сейчас делаю – художественный акт, то нужно просто ему поверить и не надо дальше мучить расспросами. Художником может быть каждый. Другой вопрос, если назвался груздем – полезай в кузов. Начнутся вопросы: а что ты делаешь? А что это значит? А почему так, а не этак? А почему здесь? Это концептуальные вопросы, на которые те, кто занимается более менее коммерческим искусством, вот к примеру Instagram-художники, наверное, не всегда дадут ответ. Сейчас, например, среди коммерческих художников очень популярна абстрактная живопись. И вот они мне присылают свой statement, пояснение, что они хотят этой абстрактной живописью сказать. В 90% случаев это один и тот же ответ: это мой внутренний мир, я так вижу, это мои эмоции. Ок, но а что дальше? А зачем? На эти вопросы уже не все отвечают. Именно ответы на эти вопросы могут определить, из какой категории художник перед тобой сейчас стоит.

По поводу того, кто должен быть в профсоюзе, я не вижу проблем, чтобы в него вступали художники, которые делают что-то коммерческое. Хотя мне кажется, что людям, которые создают искусство, больше находящееся на территории дизайна, профсоюз не нужен – они продают свои работы. Но вообще это сложный вопрос, как выстраивать эти критерии. Кто вообще имеет право говорить, кто художник, а кто нет? Йозеф Бойс говорил, что каждый может быть художником. Сейчас ты можешь делать работы для Instagram, у тебя будет своя аудитория и тебе не надо выставляться в значимых галереях. Это некие параллельные процессы и они могут сосуществовать.